Мой отец  Леонид Александрович Петров родился 3 октября 1925 г. в Ленинграде в семье рабочего и портнихи, предки которых проживали в окрестностях  Жихарево (дер. Мучихино и Желанное)., куда вскоре вернулась семья. Учился в Назиевской средней школе. В 1942 г. по собственной инициативе попал в одно из подразделений разведуправления Волховского фронта. После краткосрочной подготовки был заброшен в тыл врага. Попал в плен, несколько раз бежал. С начала 1945 участвовал в боевых действиях в рядах Советской армии. В 1950г. был демобилизован и поступил в Ленинградский Политехнический институт, окончил который в 1955г. Работал прорабом, конструктором, зав. Конструкторским бюро (Ленинград). Защитил кандидатскую диссертацию. В 1960 г. женился на Хохлиной Валентине Семеновне (род. в дер. Валовщина). 

Эти Воспоминания мой отец написал в конце жизни. Он крайне редко вспоминал о войне, не хотел меня и маму расстраивать, видимо. Папа был скромным человеком.
У него было много друзей, людей привлекала его порядочность, доброта и отзывчивость.
Отец скончался 8 января 2003 г. после продолжительной болезни. Похоронен на жихаревском кладбище.

                                                                                                                                                                                              
                                                                                                                                                                                                   Иванова С. Л.
Петров Леонид Александрович.

Воспоминания.
      Родился я в рабочей семье, в Ленинграде. Отец и мать были из зажиточных крестьян. Отец мой матери, мой дед, работал управляющим у помещика. Другой дед был старостой и также был управляющим у другого помещика. В молодости мой отец работал на железной дороге. Затем перед самой 1-й мировой войной он был призван в армию. Он был способным парнем (в школе учился на пятерки) и поэтому довольно быстро дослужился до фельдфебельского чина. В революционные годы был в Красной армии, стал командиром роты, был арестован, вероятно, за старорежимные взгляды, но вскоре по настоянию солдат был отпущен. Спустя некоторое время был назначен командиром роты. Участвовал в боях под Питером против белогвардейцев. После демобилизации работал на заводах, а так как еще в армии занимался геодезией (очевидно, чертил разные схемы), то какие-то навыки черчения у него были. Стал работать на заводе техником-чертежником (его чертежная готовальня сохранялась мной долгое время).
Мая мать работала портнихой. Этой профессии она обучалась в Москве, куда была отдана в обучение еще в 12 лет. Кроме неё в мастерской хозяина обучалось еще несколько девочек. Жизнь была трудная, спали на полатях, все вместе. Белый хлеб считался лакомством. Очевидно, поэтому в революцию они шли под красными флагами. В начале 20-х годов мать вернулась в Питер (тогда наш город так назывался). Там встретила отца, они поженились. Жили в небольшой комнате у Финляндского вокзала, где я и родился. Здоровье у меня было неважное, был болезненным. В это время с работой у отца были с проблемы, поэтому родители решили вернуться в сельскую местность, где еще были живы их родители. Там выстроили свой собственный дом (строили тогда сообща, с помощью всех родственников). Отец кончил курсы паровозных машинистов на строящемся торфопредприятии «Назиевстрой» и стал там работать в этом качестве. У меня появилось еще три сестры, поэтому мать занималась нами, хозяйством, огородом и прирабатывала еще шитьем одежды. Затем один за одним с интервалом в 2 года мы пошли в школу. В школе мы все учились на отлично (редко были четверки).

         И вот июнь 1941 года. Только что успешно мною сданы экзамены за восьмой класс в Назиевской средней школе. Сданы все на пятерки, кроме черчения, по нему была четверка. Настроение хорошее. Можно погулять, покупаться, поиграть в футбол, сходить в Дом культуры, где я играл в струнном оркестре ансамбля песни и пляски. Вечером молодежь выходила погулять на аллею Комсомольского проспекта поселка, где было просторно, чисто, аккуратно, расставлены новые скамейки, тротуар выложен ровненькими плитками из известняка. Вдоль проспекта в комсомольские субботники посажены березки. Красиво и уютно. Рядом с проспектом - стадион с футбольным полем (где всегда была скошена трава), волейбольной площадкой и другими сооружениями. Была даже парашютная вышка, подниматься наверх которой было трудновато (высота 30-40 метров). Проводились различные соревнования, футбольные матчи (вход по билетам).
И вот 22 июня утром включили радио и услышали о нападении фашистской Германии на Советский Союз. Я вышел на Комсомольский проспект. Там уже было много ребят, обсуждавших начало войны. Все были уверены, что врага разобьем быстро, так как очевидна была сплоченность нашего народа и героизм советских людей. Еще свежи были (даже у нас) воспоминания о героической борьбе испанских республиканцев против фашистов. Мы были уверены, что скоро наши войска будут бить врага на его территории.

Началась всеобщая мобилизация. Взяли в армию ребят, только что окончивших десятый класс и готовящих себя к поступлению в институты или военные училища.
Время шло, немцы рвались вглубь страны. Появились слухи о диверсантах. В июле 1941 года в школе были организованы дежурства старшеклассников (восьмые-десятые классы). В августе над поселком появился первый немецкий самолет-разведчик. Полетал, покружился спокойно над поселком на небольшой высоте (мне видна была кабина летчика) и спокойно улетел. Зениток тогда еще в поселке не было.
В конце лета школьники организованно пошли в ближайшие колхозы собирать колоски зерновых. Собирали дружно и весело.
Немцы все ближе подходили к Ленинграду, что казалось тогда невероятным. Заметно увеличилось движение по железной дороге Ленинград-Волховстрой. Начались бомбежки. Между тем фронт стремительно приближался. Немцы подходили все ближе к Ленинграду, усилив при этом давление в сторону станции Мга и города Петрокрепость, чтобы полностью блокировать Ленинград. В сторону фронта почти непрерывно двигались наши войска. Бомбежки поселка Назиевстрой и его окрестностей производились почти каждый день и даже ночью. Наших истребителей было мало, и они не могли предотвратить бомбежки. Жили мы в это время в своем доме. Отец, старый солдат, вырыл недалеко от дома глубокую крытую щель, куда мы всей семьей прятались при бомбежках. Как сейчас помню, летит невысоко над землей немецкий бомбардировщик в нашем направлении. От него отделяются несколько темных капель - бомб, которые с устрашающим воем летят к земле (стабилизаторы немецких бомб были устроены так, что в них создавалось завихрение, поэтому бомба при падении выла). Но все обошлось, недолет.
Население поселка заметно уменьшилось. В больших двухэтажных домах практически никого не осталось, да и многие частные дома стояли пустые - жители либо эвакуировались, либо разъехались по ближайшим деревням. Отец отвез нас на 3-й рабочий поселок, расположенный в 10-15 км от железной дороги на Ленинград. Между рабочими поселками были проложены узкоколейные пути. Там бомбежек практически не было. К зиме мы вернулись на центральный поселок в свой дом. Бомбежки почти прекратились.
Отец все это время работал машинистом на узкоколейной железной дороге, причем был на военном положении. В начале зимы стал работать на железной дороге и я, на расчистке путей от снега, за что получал хлебный паек. Железнодорожные пути периодически обстреливались, так как фронт был уже в 10-12 км от нас. К началу весны я перешел работать учеником слесаря в железнодорожное депо на узкоколейной железной дороге. Начали поступать эвакуированные жители Ленинграда, перевозимые через Ладожское озеро. В поселке в Доме культуры для них был организован приемный пункт, где им давали горячее питание и продуктовый паек. К началу весны 1942 года вновь усилились бомбежки. Работа в депо при бомбежках продолжалась, хотя при налетах на ближние объекты мы прятались в траншеи. В начале зимы я с мамой ездили в поле возле станции Войбокало за картошкой, так как свою картошку, выращенную на огороде, за время нашего отсутствия утащили. Недавно выпал снег, так что картошка была под снегом, слегка прихваченная морозом. Кушать ее было можно, хотя она и была сладковатая.

    Настало лето, бомбежки усилились. Как ни странно, но наиболее ценные объекты (железнодорожные станции, паровозное депо, Дом культуры) почти не пострадали. Прицельному бомбометанию мешала наша зенитная артиллерия. На улицах иногда можно было увидеть молодых людей в гражданской одежде, но с оружием. Мы догадывались, что это были или партизаны, возвратившиеся из вражеского тыла, или разведгруппы. Некоторые ребята и даже девушки из моего класса также добровольно ушли в армию и стали разведчиками. В разведку ходил и там погиб мой одноклассник Саша Гоговенок. В разведку под Мгу ходила и Валя Пожарская, благополучно вернувшаяся (с ней я также учился в одном классе). Однажды в июне 1942 года меня подозвал мастер и сказал, что со мной хотят переговорить какие-то военные. Я вошел в конторку, где сидел старший лейтенант и наш комсорг. Меня спросили, не хочу ли я пойти в разведку в немецкий тыл. Это было так неожиданно, что я был растерян и сказал, что подумаю и сообщу немного позднее. Походил, подумал, что погибнуть могу и здесь, тем более что на убитых я уже насмотрелся. Вошел в конторку и сказал, что я согласен. Через несколько дней к нашему дому подъехала автомашина, из нее вышел старшина и попросил позвать меня. Я понял, что это приехали за мной, обнял мать и сказал, что я иду в армию, буду недалеко и напишу письмо. По дороге захватили еще одного паренька (Васю Гаврилина), также согласившегося служить в разведке. Приехали в село Путилово, где располагалась часть (впоследствии выяснилось, что это было одно из подразделений разведуправления Волховского фронта). Нам выдали обмундирование и поселили в доме, где уже жили разведчики. Некоторые уже ходили в тыл немцев, но большая часть там не была. Началась учеба: топография, хождения по азимуту (главным образом, по лесу), ориентирование и многокилометровые походы по лесистой местности.
       Мы начали готовиться. Получили теплую гражданскую одежду (был конец октября). Мне досталось теплое полупальто, шапка-ушанка, яловые сапоги. В вещевом мешке запас продовольствия (хлеб ржаной крестьянский, сливочное масло, консервы и для разогревания пол-литра водки). Каждому из нас выдали топографическую карту. Необходимые координаты и маршруты мы должны были запомнить. Мне из оружия дали только гранату, сержанту - автомат. При задержании меня (если я отстану и буду один) гранатой я должен взорвать задерживающего или себя (такие случаи, как я слышал, уже были). Дело в том, что до лета 1942 г. действовал приказ Гитлера, по которому задержанные с оружием разведчики должны быть расстреляны. Мне было сказано, что или замучат на допросах, или расстреляют.
И вот однажды с утра наш руководитель - старший лейтенант сообщил, что к вечеру едем на аэродром. Вечером садимся в машину, едем. Лететь мы должны раздельно в кабинах самолетов У-2. Это были легкие двукрылые самолеты (бипланы). Надели парашюты, показали, как выдернуть вытяжное кольцо для раскрытия парашюта. Расцеловались мы с командиром, сели в кабины самолетов на сиденье сзади пилота. Вытяжное кольцо парашюта через длинный трос закрепили на самолете, так что раскрытие парашюта должно происходить автоматически. Взревели моторы самолетов, и мы в воздухе. Летим, справа вижу Ладожское озеро. Подлетаем к линии фронта, самолеты планируют, периодически включая и выключая моторы. Внизу на земле вспышки - стреляют зенитки, сзади нас и ниже видны разрывы зенитных снарядов. Довольно быстро перелетели линию фронта. Под нами облачность, почти сплошная. Мой самолет начал кружить, и я подумал, что мы прилетели к месту десантирования. Было условлено, что пилот даст мне знак, когда прыгать. То ли я не виден этого знака, то ли его еще не было, но я подумал, что самолет начал кружиться, значит, мы на месте или же недалеко от него. Вылез на крыло, держусь за кабину, от летчика никакой реакции. Внизу сплошной туман, никакого сигнального огня не видно, но все равно решил, что надо прыгать. Прыгнул, через некоторое время за спиной легкий хлопок - раскрылся парашют. Очень плавно, но довольно быстро спускаюсь вниз. Прошла облачность, внизу темнота, это - лес. Приземлился я в мелколесье (что было бы, если бы я попал на крупный лес - не знаю); парашют завис на дереве, так что мои ноги коснулись земли. Как полагается, стащил парашют на землю, сложил компактно и спрятал в куче хвороста. Не очень далеко слышны были орудийные выстрелы и пулеметные очереди - значит, фронт близко. Пошел в сторону, противоположную фронту. Иду в темноте, с трудом различаю деревья. Вдруг неподалеку вспыхнул свет. В этом свете увидел контур человека, вышедшего то ли из шалаша, то ли из палатки. Человек постоял, послушал и зашел внутрь. Я обошел стороной это опасное место и решил идти в сторону, противоположную фронту (мне было ясно, что это Ленинградский фронт). Стало рассветать. Вышел к железной дороге и решил идти лесом вдоль неё, чтобы легче было сориентироваться. Судя по направлению, это была железнодорожная ветка на станцию Мга. Пошел в сторону, противоположную Мге, в направлении станции Шапки. Слышу вдалеке стук топоров. Подошел поближе - вижу, работают немецкие солдаты. Стороной обхожу солдат и иду по компасу в направлении предполагаемого местонахождения базовой разведгруппы. Стемнело, надо подумать о ночлеге. Наломал еловых веток и устроился на них под густой раскидистой елкой. Перекусил, немного поспал. С трудом дождался рассвета и пошел дальше. Так я проходил два дня. Вторую ночь я провел в полуразрушенном сарайчике, где-то возле железной дороги. Пошел нудный моросящий дождь. Поспал, проснулся - чем-то неприятным пахнет. Огляделся - здесь же под крышей лежит мертвый мужчина. Было не страшно, было неприятен запах тлена. Пошел дальше. Вышел к небольшой речке. По обеим сторонам ее на расстоянии 150-200 м - небольшой лес. Вдруг послышался стук колес, и показалась повозка. Я спрятался за отдельно стоящий куст. Повозка проехала и скрылась в лесу. Я выждал некоторое время и собрался идти дальше. Вдруг вижу, что с той стороны, куда проехала повозка, в моем направлении идут два солдата с винтовками наизготовку. Они уже близко. Я спрятался в куст поглубже, вещмешок с провизией, картой и компасом спрятал на всякий случай отдельно, подальше. Сижу, жду - что будет. Солдаты идут раздельно, на расстоянии метров 15-20  друг от друга. Почти поравнялись с кустом, и один из солдат заметил меня, что-то крикнул испуганно по-немецки. Мне пришлось выйти. Мой мешок остался в кусте незамеченным. Повели меня к лесу, куда скрылась повозка. На ходу соображаю, что мне говорить, кто я и каким образом здесь оказался. По одной из предложенных мне легенд я должен быть говорить, что я из Ленинграда и из-за голода решил перейти линию фронта, где якобы у меня были родственники. Фронт перешел в районе Колпино. Привели меня в их лагерь, где стояли палатки, шалаши, стоянки для лошадей. Здесь оказались, кроме солдат, русские мальчишки из близлежащих деревень. Стали меня расспрашивать - откуда я и как сюда попал. Я сказал, что из Ленинграда, перешел ночью через линию фронта. Они пересказали всё это немецкому офицеру. Меня обыскали, со мной ничего не было из продовольствия. Очевидно, многое вызывало у немцев подозрения. Тут подошли солдат, которых офицер послал проверить место, где меня обнаружили. Они принесли мой вещмешок, в котором лежало продовольствие, военная топографическая карта и компас. Естественно, всего этого не могло быть у обычного мальчишки. Офицер решил отправить меня к своему начальству.
И вот я иду вслед за солдатом. Винтовка у него на плече, штык в чехле висит на поясе. Поглядываю по сторонам - кусты недалеко. Раздумываю: может, на солдата наброситься сзади, попытаться вытащить штык и заколоть его? Понимаю, что очень мала вероятность удачи. Решил подождать, что будет дальше. Пришли в деревню. Меня посадили в какую-то клетушку в доме. У двери солдат-охранник. Вошел какой-то солдат с улицы, посмотрел на меня, попросил солдата вывести, с размаху ударил меня в лицо и ушел. Солдат, охранявший меня, потом на ломаном русском языке сказал, что у того солдата только что партизаны убили товарища. Вскоре меня посадили в легковую автомашину, где сидел еще один мальчишка, и нас повезли. По дорогу мальчишка рассказал мне свою историю. Сам он из Волхова. В разведорганах оказался, как и я. Забросили их вдвоем с командиром на самолетах где-то поблизости. Нарвались на немцев. Командира серьезно ранили, этого парня ранили в ногу, но каким-то образом им удалось оторваться от преследования. Командиру стало совсем плохо, идти дальше он уже не мог. На следующий день он сказал, что идти дальше не может, что нет никакой надежды перейти фронт, и попросил его застрелить. Парню (его звали Виктор) пришлось выполнить  просьбу командира и застрелить его из пистолета. Сильно прихрамывая, он вышел на дорогу, прошел немного, и здесь его схватили немцы.
     Однажды ко мне пришла мама (в письме я рассказал, как меня найти, она эти места знала). Я ее как мог успокоил, что ничего опасного мне не предстоит, да и бомбят здесь реже. Мама, успокоенная, ушла домой. Между тем мне в напарники дали сержанта-танкиста, воевавшего с начала войны. Стали заниматься вместе. Обучалось несколько групп по 2-4 человека в группе. Среди них были и мальчишки такого же возраста, как я, и младше. Один мальчишка лет 15 только что вернулся с задания. Через какое-то время меня и напарника-сержанта отвезли в другую деревню, подальше от фронта. Спустя некоторое время нам дали задание на разведку. В тыл нас забросили с самолетов на парашютах в районе между поселками Мга и Шапки, в болотистой местности. Там мы должны были выйти на разведгруппу с радиостанцией. В дальнейшем мы должны были наблюдать за железной дорогой и фиксировать грузоперевозки. Мой напарник узнал, что в заброшенной группе есть ребята, с которыми мы жили в Путилове. Лететь мы должны были ночью. В месте нашего десантирования выброшенной ранее разведгруппой должен быть разведен костер. После десантирования мы не должны были сразу выходить к разведгруппе, а некоторое время за расположением группы наблюдать - нет ли там немцев. Такая предосторожность была не напрасной, так как были случаи, что разведчики попадали в руки немцев. В случае, если мы заметим контакты наших с немцами, мы должны были уничтожить (у меня была граната, у сержанта - автомат). Запас питания и что-то еще нам должны были спустить на грузовом парашюте. Выходить с задания мы должны были через линию Волховского фронта в районе рабочих поселков торфопредприятия «Назия» через болото. Там сплошной линии фронта не было, немцами были построены только отдельные деревянно-земляные огневые точки, между которыми мы должны были пройти.

Через какое-то время нас привезли в какой-то поселок (позже я узнал, что это была станция Сиверская).     Привели на допрос в гестапо. Показали мои вещи, военную карту и компас в том числе. На карте, конечно, никаких пометок о маршрутах и местоположении разведгруппы не было. Отпираться о том, что я выполнять разведзадание, не было смысла, всё было очевидно. Для меня было главное - не выдать разведгруппу. Пришлось придумать сходу правдоподобную версию: забросили с самолета, куда - неизвестно, плохая видимость, потерял ориентировку. Цель разведзадания - наблюдение  за железной дорогой на Мгу. Через несколько дней - выход через линию фронта через болота в районе рабочих поселков торфопредприятия «Назия». Допрос велся через переводчика. Затем меня отвели в соседний дом и посадили в большую комнату, где сидели и лежали еще человек 10-12. Из разговоров выяснилось, что все они также выполняли разведывательные ил диверсионные задания. Все старше меня. Подсказали, что говорить надо только то, что уже говорил, что переводчик (между прочим, эстонец) немного нас незаметно корректирует. Так я впредь и поступал (повторял то, что сказал раньше), хотя несколько ударов резиновой плеткой по лицу и получил.
За какие-то неточности меня дважды сажали в отдельную темную комнату - карцер, где было холодно и тоскливо. Однажды к нам втолкнули парнишку лет 13-14. Он из Павловска, схватили его за какие-то мелкие провинности (как-то вредил немцам). Затем приволокли сильно избитого человека, который сказал, что он из 2-й ударной армии генерала Власова.
    Немцы подозревали, что он разведчик, но, очевидно, признания от него не получили. Меня допрашивали еще пару раз, но я упорно повторял ранее сказанное. За это время ночью кого-то из задержанных выводили, и вскоре слышны были выстрелы. Очевидно, их расстреливали. Наконец, через несколько дней вывели меня, посадили в машину и повезли. Остановились в каком-то селе (позже я узнал, что это село Рождествено). Вывели меня из машины. На улице спокойно, женщины набирают воду из колодца. Рядом с ними стоит солдат в немецкой форме и разговаривает с ними на чистом русском языке, и физиономия у него чисто русская. Кто это был - то ли полицай, то ли еще кто-то - не знаю. Меня страшно удивило, что наши русские носят немецкую форму. Повели меня дальше через деревню. За оградой из колючей проволоки стоят бараки - стало ясно, что это лагерь военнопленных. Привели в один из бараков, где уже было несколько человек. Выяснилось, что это все разведчики, захваченные в разное время и в разных местах. Возраст - от 14 до 18 лет, почти все ленинградцы. Забрасывались в тыл группами по 2-3 человека. Захвачены при различных обстоятельствах: одну группу (3 человека), заброшенную с целью диверсии на железной дороге, немцы схватили во время сна в сарае. Некоторые потеряли ориентировку и были схвачены по неосторожности. Кормили баландой (сваренная мороженая капуста и немного картошки), к которой полагалось немного хлеба. Сюда же привели русского солдата, одетого в какую-то (не немецкую) военную форму. Разговорились с ним, и он сказал, что он шофер и возит немецкие грузы. Взяли его из этого концлагеря. Он согласился возить немецкие грузы - иначе голодная смерть (по его словам, за зиму 1941-1942 года в этом концлагере погибло около 20 тысяч наших военнопленных). Однажды сюда привели двух мальчишек. Одному из них было лет 14, другому 15. Заброшены в немецкий тыл они были самолетами. Как-то к вечеру привели нашего солдата. Он сказал, что специально перешел к немцам, чтобы не воевать. До армии он работал в милиции и рассказывал, как он грабил доверчивых людей. Как перебежчику, ему давали двойную порцию еды. Вскоре его куда-то увели.
В этом концлагере мы пробыли дня четыре. Затем нас посадили в товарный вагон и повезли на запад.
Въехали в Латвию. Сразу определили, что это уже не Россия: отдельные хутора, часто с соломенными крышами (в российских деревнях почти на всех домах крыши были драночные - из тонких деревянных пластин). Привезли нас в город Двинск и привели в концентрационный лагерь, расположенный неподалеку от станции. Расположили в отдельном бараке, изолированном от остальных. В бараке - двухъярусные койки, без всяких постельных принадлежностей. Здесь уже находилось человек 20-25. Из разговоров выяснилось, что часть из них привезли как неблагонадежных из немецкой разведшколы, которая располагалась в Эстонии в местечке Ваана-Нурзе. Причины на то, вероятно, у немцев были веские (они подозревались в подготовке перехода на нашу сторону). Среди них были командиры, студенты, доктор, инженеры. Естественно, что доверительные разговоры пока не велись. Немного позже привезли несколько человек из так называемых украинских батальонов, сформированных немцами из числа военнопленных, преимущественно украинской национальности (были среди них и русские). Характерно то, что почти никто не ругал советскую власть, но многие ненавидели немцев. Обед - на улице, по черпаку баланды из полевой кухни и кусок хлеба. Повар - кавказец, наводивший порядок в очереди с помощью металлического черпака (рассказывали, что он так убил нескольких человек). Остальных военнопленных водили на сельхозработы, откуда они могли принести овощей и даже хлеба (меняли на него какие-то свои пожитки). К нам, малолеткам, со стороны старших отношение было благосклонное, внимательное. Каким-то образом некоторым из ребят удавалось обменять свои вещички на хлеб. Один из них, Леня Парамонов, увидев мои добротные кожаные сапоги, предложил мне их обменять на кирзовые и получить за них хлеб. Я с удовольствием согласился и несколько дней ходил сытым. Однажды мы были свидетелями дикой сцены. Привели пленных с работы, выстроили в одну шеренгу. Фельдфебель через переводчика стал им что-то говорить. Вдруг он что-то заметил, подбежал к одному пленному и с разбегу ударил его ногой. Бедняга упал. Фельдфебель ударил его еще несколько раз. Строй ушел, бедняга остался лежать.

И вот однажды утром нас построили и под конвоем повели на железнодорожную станцию. Посадили в закрытый вагон, и мы поехали. Проезжаем деревеньки, небольшие городки. Судя по названиям станций, мы уже в Польше. Еще в Латвии несколько человек собирались из вагона бежать, пока еще отъехали недалеко от России. Бежать собирались через отверстие в полу вагона, которое надо было прорезать ножами. После этого радо было повиснуть на руках, сгруппироваться и, отпустив руки, спрыгнуть между рельсами. Делать это было надо при замедлении движения поезда. Таким образом, по рассказам, совершались побеги заключенных в России.

Hosted by uCoz